Спектакль Северин Шаврие "Последний шанс" показали на Авиньонском фестивале

15 июля 2012 года

Спектакль Северин Шаврие (Severine Chavrier) "Последний шанс" (La plage ultime) показали на Авиньонском фестивале.

Шаврие уже бывала на этом фестивале, но только в качестве актрисы и музыканта. В этом году она дебютировала здесь как режиссер.

"La plage ultime" - название, навеянное итальянским выражением, обозначающим "последний шанс". Правда, в своем меланхоличном спектакле, черпающем вдохновение в произведениях культового британского писателя второй половины двадцатого столетия Джеймса Балларда, никаких шансов сегодняшнему человеку Шаврие не оставила.

С именем Балларда связаны многочисленные скандалы - один из его романов американский издатель вернул англичанам с припиской, что автор психически тяжело болен. Фильм Дэвида Кроненберга по роману "Автокатастрофа" (The crash) вызвал волну возмущения среди добропорядочных граждан, особо активные моралисты в США даже призывали к его бойкоту. В "Автокатастрофе" Баллард рассказывал о людях, получающих сексуальное удовольствие от автоаварий. На самом деле, речь шла об обществе, настолько эмоционально выхолощенном, что настоящие переживания могут быть спровоцированы только экстремальной ситуацией.

По словам Северин Шаврие, обратиться к творчеству Балларда ее заставили несколько причин и, в первую очередь, жанр научной фантастики, к которому часто прибегал писатель. Фантастики, черпающей свое вдохновение не в абстрактных картинах будущего, а в преломлении взгляда на настоящее. В романах Балларда режиссер искала близкую ей метафизику, ту атмосферу и тот прием, который близок к эстетике Андрея Тарковского, фильмы которого, по мнению Шаврие, тоже принадлежат жанру science fiction в широком смысле слова.

С другой стороны, для Шаврие был интересен своеобразный, мрачный юмор Балларда, так непохожий на юмор Ханоха Левина - автора, с которым режиссер работала раньше. Но, может быть, главной причиной, по которой Шаврие взялась за Балларда, стала беспощадная критика современного общества. Для Шаврие поколение, вступившее в активную фазу в 2000-х годах, в какой-то степени - обманутое поколение. Предыдущие десятилетия обещали этим людям "золотой век", освоенный космос и телепортацию, но появились лишь социальные сети, которые, по мнению режиссера, во многом выключили энергичных и эмоциональных людей из активной реальной жизни.

Спектакль Шаврие по своему визуальному ряду и настроению напоминает сразу нескольких европейских знаменитостей - здесь есть что-то от Лепажа с его трогательной меланхолией и короткими историями-зарисовками, что-то от Виктора Бодо с его блуждающей, подглядывающей камерой, выхватывающей фрагменты будничной жизни случайно прошедших мимо людей. Для Шаврие, как для многих европейских режиссеров, театр создается на стыке разных сфер искусства - как для музыканта, для нее театр немыслим без музыки, без звуковой партитуры. Но и видео в Plage ultime играет большую роль - над сценой расположены три экрана, транслирующие то фрагменты концертов, то специально снятое видео, то крупный план действия, происходящего где-нибудь в углу сцены.

Северин Шаврие поместила своих героев в пространство аэропорта - на авансцене расположен конвейер, багажная лента аэропорта, по которой бесконечный вереницей плывут разнокалиберные чемоданы. Иногда, среди чемоданов, вдруг оказывается человек, но дежурная интонация грузчика от этого не меняется, он ничуть не удивлен, и вслед за багажом, человек падает куда-то вниз.

В спектакле Шаврие нет повествования, нет последовательно рассказанной истории - мысль о том, что логики в жизни не существует, и любая последовательность событий есть ложь, четко продекларирована в самом начале. Есть лишь отдельные фрагменты, условно объединенные местом действия, впрочем и тут очевидна условность - в глубине сцены расположено пространство, напоминающее бассейн: кафельные стены, металлический спуск. Но на дне - только пеньки. Оказавшаяся здесь героиня пытается восхищаться природой, правда, то и дело поднимая с земли какой-нибудь мусор.

Шаврие не сосредотачивается на какой-то отдельной проблеме - спектакль как будто следует за ее интуицией, за хаотично двигающейся мыслью. Здесь есть и противопоставление суетливого, лживого мира взрослых грустному, но честному и неторопливому миру ребенка, и тема путешественника, везде чувствующего себя иностранцем, и тема незащищенности, заявленная в самом начале: "Хочешь пойти в театр?" - спрашивает актер публику и рассказывает историю Норд-Оста. "Хочешь пойти в школу?" - и говорит о Беслане.

Впрочем, никакого педалирования опасных тем и нагнетания в спектакле нет - все здесь подернуто дымкой меланхоличной иронии. В финале подросток, который был камертоном чуткого и честного восприятия жизни на протяжении всего спектакля, надевает маску старика и, подняв кверху руки, приближается к публике, ставя нерадостную точку.